Ну, классика 31го декабря уже.
Кто-то в баню - а я пишу по Tiger&Bunny.

Под катом есть поцелуй, немного драмы и новогодняя тематика.
Жмем на картинку, репост свободный.
Всем любви и счастливого Нового Года)

...At the same time miles away
A little boy made a wish that day -
That the world would be okay,
And Santa Claus would hear him say:
"I got dreams and I got love,
I got my feet on the ground,
And family above.
Can you send some happiness?
With my best to the rest
Of the people of the East and the West, And
Maybe, every once in a while, you
Get my grandma a reason to smile -
Tis the season of smile!"

- Нет, я не приду. Спасибо, Котетсу-сан, и Вас. Наилучшие пожелания дочери передавайте.
Барнаби захлопнул крышку телефона, отключая связь. После всех событий: ареста Маверика, ухода из шоу Тигра, нескончаемых допросов и интервью, ему меньше всего хотелось новогодних праздников. Брукс и сам положил заявление об уходе на стол тогда, сразу после Кабураги, но Ллойдс отложил конверт, попросив лучшего героя сезона взять небольшой отгул: «на подумать».
Барнаби не хотелось сейчас демонстративно радоваться, улыбаться через силу и делать вид, что он счастлив так же, как и остальные. Хотелось поплотнее запахнуть шторы, спрятаться от всего мира, дружно готовящегося к празднику под шорох серпантина и веселые рекламные песенки. Это Кабураги умеет беззаботно смеяться и петь, словно не он еще несколько недель назад выписывался из интенсивной терапии, покрытый бинтами и пластырями – Бруксу такая стойкость неведома. Его собственный «Новый Год», такой, каким он рисуется на пасторальных открыточках с добрым старичком Сантой, камином, носочками и горами подарков в ярких разноцветных коробках, остался где-то там, за чередой предательств и смертей, в далеком детстве. Это тогда можно было кататься в городском парке на коньках, смеясь над собственной неуклюжестью, бегать за мамой по магазинам, и заговорщицки перешептываться с папой, пряча от нее открытку собственноручной работы. Теперь Барнаби Брукс-Младший – герой, спаситель Штернбилда, образец мужества, стальных нервов и холодного рассудка. Убрать крутой костюм, как говорил один киногерой, и в сухом остатке будут все те же: «Гений, миллионер, плейбой, филантроп». Для рекламных плакатов и молоденьких девушек. Убери и это - одинокий молодой человек, неприкаянный и томящийся от собственных мрачных мыслей накануне празднеств.
Брукс падает в кресло, разворачивая подарочный сверток от неизвестного отправителя: в офисе решили, что будет забавно устроить обмен подарками по принципу «Тайного Санты». С тайнами у героев, как и с оригинальностью, оказалось очень даже хорошо: когда краснеющий Тони разворачивал подарок, формой и цветом упаковки очень уж напоминающий мужской фаллос, он бросал на удивленного Нейтана такие красноречивые взгляды, что Сеймур готов был расплакаться и рассмеяться одновременно. Внутри затейливой упаковки оказались вполне себе невинная бутылка хорошего виски и два коллекционных шота в круглых кейсах, ну и автор тупой шутки нашелся сразу: Кабураги на заднем фоне так старался не ржать, наблюдая процесс, что напоминал собой красную пыхтящую печку. Нейтан сверкнул глазами, но ничего не сказал, послав Тигру предостерегающую улыбку: с огнем шутки плохи. Барнаби получил открытку и приятный увесистый пакет: внутри лежал фотоаппарат, модель из тех, для рекламы которой он снимался, и сборник работ лучших фотографов последнего десятилетия. Брукс сперва недоумевал, но вспомнил, что как-то обронил на одной из вечеринок героев о том, что фотографий у него мало, да и снимать не на что - собственной камерой он не думал обзаводиться. Судя по жизнерадостным щенятам на подарочной коробке, его «Сантой» выступил Небоскреб. Тигр свой подарок открыл быстро, и также быстро убрал, смущенно лепеча смесь из стандартных благодарностей и признаний – Огненный Знак подозрительно самодовольно посмеивался в свой бокал шампанского, хотя подарок Котетсу и был упакован в самую обычную, даже строгую на вид, коробочку с темно-синей лентой.
Дома было хорошо. Если не включать телевизор, так даже и не заметишь, как к полуночи весь мир дружно выпьет за новую эпоху – просто сменится пара цифр на электронном табло прикроватного столика.
- Лишь бы ничего не случилось, - прошептал он в темноту, устало откидываясь в кресле. История прошлого праздника все еще была свежа и крепко держалась в памяти, не говоря уж о собственном предательстве Котетсу, который в него до последнего верил. А вроде бы взрослый мужик, семейный: другой на его месте сбежал бы и спрятался, лишь бы семья не пострадала, а этот на все опасности наплевал, поплелся выручать героев. Чудной, иначе не назовешь. Но с той ночи в здании, когда уже почти уверивший всех в своей гибели, Тигр победным хуком отбросил Маверика, Брукс начал его бояться. Не сразу - сперва повис на нем, раньше, чем успел хоть о чем-то подумать, бормоча обвинения и упреки, рыдая в пропахшее гарью плечо не меньше девчонок. А потом уже, после вердикта врачей, после правды о потерянной силе, он ощутил страх. Так боятся хрупкой и дорогой вазы – слишком красивой, чтобы спрятать ее от всех, но слишком дорогой, чтобы со всеми ею делится. В теории, чувство называлось иначе, но признаваться в этом себе тоже не хотелось, пока для Барнаби было достаточно признать собственный страх.
А Тигр продолжал жить беззаботно: присылал ему смс-ки на телефон, лучился улыбкой и не подозревал, что вот он, напарник, рядом, рвется от желания спрятать его со всеми улыбками вдали от мира, и вместе с тем всем и каждому дать понять: «Мое, мое, мое!».
В памяти ярким пятном стоит образ руки и кольца на нем: «Нет, не твое, смирись, глупый кролик!», - смеется оно и дрожит, рассыпается, звеня браслетом вызова, запахами крови и ужасным предчувствием гибели. Барнаби вскакивает, дергаясь и шипя на ноющую боль в затылке – уснул в неловкой позе. Браслет на его руке мигает, тихо пикая и сообщая о вызове.
- Доболтался, - цедит сквозь зубы Брукс, принимая звонок. Агнесс сообщает, что другие герои ликвидируют пожар, и кто-то должен поймать этого маньячного любителя горящих елочек, прежде чем праздник будет окончательно испорчен. Сайто ждет внизу, машина компании ярко и броско выделяется среди иномарок нейтральных расцветок. Техник проверяет посадку костюма, фиксируя отчеты датчиков, и коротко рассказывает о сути: преступник замечен в частном секторе, пригород Штернбилда. Бруксу название кажется знакомым, но он никак не может вспомнить, с каким из дел оно связано – путь не самый близкий, но дороги свободны, середина дня. Работать проще и привычней – мысли перестают бродить вокруг да около, внимание концентрируется на задачах. Может, Барнаби и впрямь поспешил с увольнением, возможно, ему просто надо отдохнуть от всех проблем: другие герои тоже так сказали, пообещали ждать, несмотря на то, что по первости вел он себя как последняя задница, рисуясь перед ними.
Барнаби хватает мотоцикл, выскакивая прямо на обледенелую трассу: Сайто и фургон остаются на въезде в город, контролировать ситуацию со стороны. Брукс петляет по улочкам, преследуя точку на электронной карте, сверяется с окружающим: места кажутся ему «своими», но он точно не бывал здесь раньше, да и названия многих улиц видит впервые.
Здесь тоже чувствуется дух Нового Года: дома кокетливо приукрашены, вокруг бегают дети в красных колпачках, некоторые уже празднуют - за одной из крыш в небо взмывают и рассыпаются в звезды вертушки фейерверков, хотя время только подходит к вечеру. Сайто корректирует маршрут, крича в приемник, и Барнаби закладывает вираж, резко сворачивая в узкий проулок между домами.
Он слышит полицейские сирены, замечает, как стоящий вдали дом вспыхивает, утопая в пламени, словно картонный, и прибавляет скорость. Нехорошее предчувствие бьет в сердце набатами. Не хватало еще одного двинувшегося НЕКСТа: собственных психозов уже с лихвой. Сердце делает рывок и падает, когда в толпе он замечает знакомую ярко-синюю вспышку, в два прыжка нырнувшую в дом. Кабураги!!! Здесь же живет его семья, как сразу не понял?! Видел ведь на фото, но не задумывался ни разу. Мотоцикл с гудением замирает, Барнаби сползает с сиденья и прорывается через полицейское кольцо, не слушая ни пояснений, ни криков: просто активирует силу, ныряя в пламя с болезненной решимостью.
- Старик! – огонь ревет, и Бруксу приходится орать во всю мощь легких. – Котетсу!!! ДА ЧТОБ ТЕБЯ!!!
Барнаби кажется, что он сам рычит и воет, как этот пожар, выламывая двери, бегая по этажам в поисках знакомой лохматой шевелюры, ну или хотя бы вспышки силы. Из подвала раздается грохот, и Брукс пробивает ногой пол, ссыпаясь вниз вместе с досками: дом вот-вот рухнет, нужно убираться отсюда. Он в панике мечется по горящему дереву, среди различного старого хлама: с хлопком лопаются обои на стенах, пузырится пол, оплавленной массой стекает пластик рам и картин, вокруг – пятна краски. Здесь когда-то работал художник. Костюм не справляется с вентиляцией: слишком много гари, едких примесей в дыме, да еще и пластмасса. Он создан с расчетом на работу при высоких температурах, но все же начинает нагреваться изнутри, и Брукс чувствует, как мутится собственное сознание. Сайто вопит в уши, но шум и гул мешают разобраться. Скорей на автомате, чем по своей воле, Барнаби выпрыгивает на остатках своей силы сотни из подвала, пробегая под рушащимися перекладинами к выходу, и вылетает из дома как раз за несколько минут до того, как деревянное строение рушится, погребая где-то внутри и НЕКСТа, и упрямого спасателя всея и всех, Дикого Тигра. Сознание уплывает окончательно, Барнаби мешком валится в сугробы: костюм шипит, остывая, снег вокруг стремительно тает от исходящего жара, и все, на что ему хватает сил – горькие и едкие мысли об испорченном празднике для семьи Кабураги. Чувство вины не отпускает даже в темноте: едко грызет и ворчит над ухом, комом стоит в горле, поднимаясь аж из желудка, и противно звенит чужими голосами в ушах. Ему кажется, что он бежит без остановки - сердце бьется, как загнанное, ногам тяжело, даже горячо, но лоб ледяной и мокрый. И не может, не знает, как остановиться, пока где-то впереди виднеется знакомый, чуть сутулый силуэт, виноватая улыбка поверх кошачьей бородки, извечно растрепанные волосы под полосатой кепкой. Пока в темноте, то чуть волнуясь, то посмеиваясь, отдаваясь болью где-то в потаенных уголках души звучит: «Банни-тян?». Мир кажется бесконечным, эта погоня длится уже вечность, пока он не слышит Котетсу ближе, как будто прямо перед собой: «Банни-тян, я пойду?». Все словно останавливается – навсегда и на одну секунду одновременно, Барнаби рычит: «НЕТ!», делает оглушительный рывок вперед и хватается за ускользающую тень напарника, держит за волосы.
- Ай-яй-яй! Банни-тяяян!! Оторвешь!!! – воет над самым ухом знакомый голос.
- Да помолчи ты! Не видишь, кажись, очнулся! – брюзжит на него другой, чуть более грубый.
- Но он мне волосы оторвет! Больно же, блин! – скулит Котетсу.
Барнаби распахивает глаза – лицу мокро, в руках кто-то бьется, вокруг запахи еды, тепла и, чуть более резкий – лекарств. Он пытается сесть, но сухая, мозолистая рука прижимает к дивану: нежно и вместе с тем уверенно.
- Лежите, господин Брукс, - замечает женский голос. Барнаби ее знает – мать Котетсу, слышал по телефону. Он открывает рот, силясь что-то сказать: извинения за то, что не спас, возможно, предложить помощь семье – у Тигра же дочь… Запоздало вспоминает и про Каэде – бедная девочка, она уже потеряла мать, а теперь еще и отец. Голос не слушается, выходит невнятное сипение, и сил пошевелить руками, попросить воды – тоже нет, он по-прежнему крепко за что-то держится.
- Мам, я разберусь. Чего все тут вообще столпились, марш отсюда. Ай! Банни-тян, лысину мне так надерешь. Всё, отпусти, я понял, понял – ты без меня никуда, сегодня весь день проведу с тобой, честное слово. Давай, разожми пальцы, будь хорошим мальчиком?
- Да что ты пристал к нему? Человеку плохо. Не умрешь без пары волосинок, - с глаз наконец-то срывают полотенце, и Брукс моргая, с трудом привыкая к свету, смотрит на лицо перед ним. Мужчина очень похож на Котетсу – те же скулы и разрез глаз, знакомая смуглость кожи. Только волосы темнее и короче, а подбородок чисто выбрит. «Старший брат», - догадывается Барнаби, с трудом переводя взгляд на свои руки: его все еще мутит, и кажется, будто разум не успевает за глазами. Руками, до побелевших костяшек, Барнаби держится за шевелюру Котетсу. Дикий Тигр, устав, видимо, трепыхаться, послушно лежит щекой на одеяле, ворча в пространство и размахивая рукой. Вторую он положил себе под щеку.
- К-Котетсу-сан? – хрипло, с запинкой проговаривает Брукс. Пальцы не слушаются, и хочется плакать – от стыда, облегчения, радости.
- Банни-тян! – сварливо отзывается Тигр. – Я тоже рад тебя видеть! А мои волосы так вообще в восторге. Может, выпустишь, нэ?
- Придурок, - выдыхает парень, криво улыбаясь, - Меня зовут Барнаби, а не «Банни»!
- О, ему становится лучше! – радостно замечает Кабураги, помогая разжать пальцы. Он выпрямляется, с удовольствием разминая шею и почесывая голову. Брукс смотрит на мужчину, как на ожившее божество, даже дышит через раз, охваченный радостью: «Жив», и пытается сесть, чтобы обнять. Как тогда, в студии, еще и выскажет ему повторно, что думает о таком тупом героизме на грани фантастики.
- Мне позвонить… - старший брат хмурится, вспоминая имя, - господину Ллойдсу?
- И тот упечет его в больницу. Ну нет, это Новый Год, так не пойдет! – Тигр хмыкает, трет нос. Барнаби замечает на нем мелкие порезы и пятно от ожога, уходящее от локтя вверх под рубашку, и Котетсу виновато улыбается. – Лучше позвони Сайто, скажи, что Банни-тян сегодня останется у нас, и завтра я им его верну, целого и здорового.
- Сам и позвони, - резонно замечает брат, но все же берет телефон младшего, выходя в коридор, прикрывая за собой дверь.
Барнаби бросает недовольное: «Тупой старик», просто чтобы разорвать тишину. Котетсу молчит, покачивается на стуле, и вдруг принимается за рассказ, попутно заставляя парня выпить пару горьких таблеток: холодная вода приятно освежает и разгоняет горький привкус во рту. Тигр говорит: про двух НЕКСТов, один из которых – запутавшийся подросток с силой, сходной таланту Сеймура, а второй – уже сидевший ранее преступник, со специализацией на перемещениях, его родственник. Решил воспользоваться перепуганным мальчишкой в своих целях, затем, надеясь перевести на него все стрелки, забросил его в свой дом, и сбежал. Кабураги знали их семью когда-то, так что Котетсу не мог пройти мимо - шел из магазина как раз. Побросал в снег все покупки (ему потом за это влетело – шлепком по затылку) и полетел внутрь. Он бывал там, когда родители пацана были живы, сам будучи подростком, еще до пробуждения сил, так что дом знал хорошо. Услышал голос из запертого подвала, выломал дверь и выбрался с едва не задохнувшимся от дыма и страха ребенком через задний ход. Полицейские не сразу их заметили, Тигр еще и ногу с рукой обжог, когда выбивал дверь, так что с Сайто связались не сразу, а к тому моменту, как Тигр дозвонился (браслет-то он сдал при увольнении), Брукс их уже не слышал: лежал в снегу, задыхаясь в бреду отравления. Конечно же, Кабураги не мог позволить напарнику пролежать праздники в одиночестве больничных палат и красоток-медсестер («Было бы нечестно не поделиться со стариком парой симпатяжек, а ведь ты жадина, так что тоже обломись»), и он предложил Сайто по-тихому переместить напарника в свой дом. Потом Барнаби смешно бредил, бормоча вслух, Тигр его караулил и практически пожертвовал волосами ради этого. Каэде еще не вернулась со школы, а по части праздничного стола в их семье всегда отвечали мама и старший брат. Пока он ждал пробуждения Брукса, позвонил Тони, сказал, что НЕКСТа-перебежчика поймали и сулят очередной долгий срок, а вот парню повезло со знакомством и заступничеством от Кабураги: его ожидают несколько дней общественных работ и направление на поступление в академию героев, с протекцией и спонсорской поддержкой от Огненного Знака в будущем.
Брукс смеется, до слез из глаз, и Котетсу никак не поймет, что его веселит: неуклюжесть Тигра в родном доме, его позорная ошибка при спасении или общее развитие событий? Сидит, хлопает глазами и ноет: «Банни-тян, ну Банни-тян, что такое?».
Часы на полке звенят, отбивая время, одновременно с ними громко хлопает входная дверь: «Я дома!», - разносится по коридору.
- Каэде-чан! – бормочет Тигр, незаметным жестом опуская рукав на обожжённую руку, и, виновато улыбнувшись, выскальзывает в коридор. Барнаби падает обратно в подушки: все тревоги вдруг рассыпались, как карточный домик, и ему неудержимо хочется спать.

Спустя несколько часов назойливый Тигр повторно распихивает напарника: Брукс чувствует себя уже лучше, его как минимум перестало тошнить при мыслях о еде, и он не хочет больше обременять своим присутствием дом Кабураги, предлагая вызвать такси или частного водителя студии, топовым героям и не такое позволяется. Но Котетсу не был бы собой, согласись он на такой вариант – мужчина просто отказывается игнорировать присутствие гостя и отмечать праздник без него. «Мы с тобой столько пережили вместе! Мы – семья!» - смеется он, а вот самому Барнаби от этих слов как-то горячо, неловко и сладко одновременно. Еще более неловким момент становится, когда восторженная Каэде, смущаясь не меньше Брукса, читает поздравительные стихотворения, вручая всем подарки: Барнаби с удивлением смотрит на маленькую коробку в руках, пока не получает пинок в лодыжку под столом от Тигра, и принимается разворачивать упаковку, охваченный поистине детским любопытством. Внутри лежит фото-рамка: кадр не самый удачный, потому что снят на автоспуске, но там Каэде и Котетсу, оба обнимают стоящего справа Барнаби. Снимали где-то в студии, куда девочка приходила давать показания, как свидетель по делу – в участке ребенку делать нечего, решили тогда власти. Каэде обнимает его за руку, Тигр держит руку на плече. Все трое – в официальных костюмах: Брукс возвращался со съемок для рекламы тех самых фотоаппаратов, один из которых теперь лежит дома, а Котетсу с дочерью принарядились из уважения к шагнувшему навстречу руководству и полиции. Еще там лежит шоколадка: горькая, Барнаби такие любит, потому что они полезны, сам в интервью об этом рассказывал. Не удивительно, что девочка запомнила - по словам Кабураги, его дочь любой фанатке готова дать фору по части знаний о кумире.
- Я без подарка… Не стоило… - запоздало сообщает он, растерянно смотря на девочку.
- Ничего страшного! Вы... – Каэде мотает головой, поправляя себя: - Ты здесь, и это уже подарок, честно!
- Устами младенца глаголет истина! – тут же выдает Тигр. Девочка вспыхивает, его мать смеется, говоря, что сын умеет любой момент испортить, старший Кабураги разливает всем сливового вина, беззвучно посмеиваясь над защищающимся от нападок братцем. Барнаби тоже смеется: ему давно не было так тепло и легко на душе. Он искренен, когда желает всем счастья в Новом Году, и думает, что фотоаппарат давно стоило купить ради таких моментов – даже жаль, что такой полезный подарок сейчас забыт в городе.
Когда семья собирается к храму, Брукс деликатно отказывается: ему кажется, что он и без того много внимания привлек к своей персоне. Котетсу тоже обувается, но вскоре прибегает обратно, пофыркивая и стряхивая с себя снег, совсем как ретривер Небоскреба.
- Котетсу-сан? – хмурится Брукс, выглядывая из гостевой спальни. – Ты же собирался со всеми.
- Я собирался всех проводить, а это разные вещи, - тянет Кабураги, пинком отгоняя теплые туфли в угол. Он посмеивается, хватая Барнаби за руку, тянет его во двор, игнорируя возмущенные нотации: только одеяло плотнее накидывает на плечи, и выталкивает на деревянный настил, выскакивая следом.
- Вверх! – коротко командует Тигр, для верности дергая парня за волосы, заставляя поднять голову, и Брукс, тихо охнув, замирает, застывает с приоткрытым от удивления ртом.
Звезды. Небо усеяно ими, бескрайняя россыпь сияющих кристаллов в темно-синей глубине. Туча, сыпавшая снегом, уходит в сторону города – лишь последние снежинки кружатся, танцуя в сторону земли, и ничто не загораживает обзор. Пока Барнаби восхищенно любуется природой, Кабураги довольно посвистывает, роясь в снегу, щелкая зажигалкой. Вскоре, вверх, со свистом, взлетает салют: взрывается, окрашивая небосклон в красные звезды, которые сменяются зеленым цветом, начав таять. Следующий салют рассыпается белыми и золотыми искрами, за ними летят фиолетовый и голубой. Брукс не может оторваться, не хочет – так красиво! И не замечает, как Тигр оказывается рядом, поправляет одеяло, улыбаясь так довольно, как только кошки и умеют.
- Спасибо! – восхищенно выдыхает Барнаби, когда салют прекращается. Облачко пара от его дыхания взлетает вверх, путаясь в намокших завитках волос.
- Нэ, Банни-тян, а теперь ..! – Тигр аж губу прикусывает от предвкушения, хватая его руку, втискивая туда небольшой предмет. – Теперь – главный подарок! С Новым Годом!!!
Барнаби разжимает кулак. Там – яйцо, одно из тех, которое под шоколадно-сливочной обложкой хранит пластиковый контейнер с игрушкой. Красно-белая обертка из фольги украшена розовыми зайцами, весело скачущими вдоль радужных надписей бренда на нескольких языках. Он хмурится, рядом нетерпеливо притоптывает Котетсу, явно ожидая шутливой взбучки за свою излюбленную манеру подразнивать напарника.
«Не сегодня», - вдруг понимает Брукс, и, тихо шепнув: «И тебя с Новым Годом, Котетсу-сан», наклоняется вперед, единым плавным движением, касаясь его губ, забывая, как дышать.
Мир останавливается. Никакой романтической чуши, лезущей на ум при мыслях о поцелуе, с ними не происходит – птицы вокруг не поют, реальность не расцветает красками и розами, даже губы у Дикого Тигра сухие, обкусанные - никакого намека на мягкость. Да еще и борода колется. Но Барнаби боится пошевелиться, зажмурился, не дыша, когда Кабураги молча отстраняется и, спустя долгие несколько секунд, за которые сердце Брукса-младшего успевает пропустить парочку ударов, выдает:
- А я-то недоумевал, какого черта Нейтан мне этот веночек остролиста и омелы подарил, – выдает он. Барнаби ждет расправы, даже криков и пощечин, но он отчаян и собран, готов к этому. Для себя уже все решено – окончательно и бесповоротно. Дикий Тигр вздыхает, беря его за руку, второй раз за сутки разжимая сведенные пальцы:
- Банни-тян, ты помял мой киндер, а я так долго их искал. Ну, да ладно, я целую коробку купил на тот случай, если ты решишь швырнуть им в меня – чтобы было, чем еще пошвыряться, - усмехается мужчина, и, резко стискивает Брукса в объятиях. – Я планировал подарить это в феврале. Дата там, и все такое. Но вы с Сеймуром вечно меня торопите! – ворчит он, невесомо касаясь губ в ответном поцелуе, добавляя чуть тише: – Счастья нам в Новом Году.
Барнаби ничего не говорит, даже не поправляет с извечным недовольством: «Я не Банни, я – Барнаби!», только прячет пылающие щеки в вороте чужой водолазки. Наконец-то, спустя много лет он вновь чувствует, каково это – праздничное чудо. Оно звучит хриплым, ехидным смехом, лукавой кошачьей улыбкой и этим тихим, немного робким: «Нам», сказанным в тишине самой главной ночи в году. И от этого чуда на сердце так тепло, тихо и спокойно, как давно уже не было в его жизни.

I know, you’re out there,
I hear your reindeer,
I see the snowing
Your boots have been.
I’m gonna show them,
So they will know then -
This love will grow in
Than to live again!

Shake it up,
Shake up the happiness,
Wake it up,
Wake up the happiness!
Come on, you all,
It’s Christmas time!!!

Так как я батрачил на страже чистоты квартиры перед праздниками, обнаружив за шкафом залежи своих блокнотов, куда кошачья жопа успешно их сложила с этого самого шкафа, на правах победителя грязи я настоял, что елку собирать не буду. Пусть это делают братья, пусть это будет самая страшная елка в мире, но я за честность и равноправие! - сказал я, и сел за стол, пить чай (пить+чай=пичатьй, слушай, интересные опечатки посреди ночи выходят!).
Братья почесали репки, взяли стул и пошли к шкафу и антресолькам. Старший влез, подтянув округлый живот, потянулся к коробкам. Далековато.
Младший хмыкнул, говоря, что нужен второй стул.
- Не нужен, лезь ты! - вздохнул старший. - Ты выше.
- Хрена с два, - пробубнил мелкий и принес второй стул, устанавливая конструкцию. Я улыбнулся, как одна из тех странных чудаковатых гиен Диснея, занимая удобное положение для просмотра: елка пряталась в небольшой коробке, но весила, как слон. Елочные игрушки весили как полслона, но прятались в большой коробке и сделаны из того самого советского стекла в то самое советское время, когда уронив такую игрушку, можно было созерать рождение сверхновой взрывом: примерно так разлетались осколки по квартире.
- Нетрезвым сюда лучше не лазить... - заметил брат, пошатнувшись на конструкции и скидывая тапочки. Потом чихнул, оценив годичный защитный слой пыли: - Трезвым, впрочем, тоже не стоит...
Коробки пережили переселение в центральную комнату, где их уже ждала сердобольная мама, отовравшаяся от процесса готовки пиццы. Она посмотрела, как братья распаковывают коробки, пятнадцать раз напомнила про хрупкие шарики, сто раз предложила помочь, на сто первый позвала меня. Я пришел, погиенил, и ушел, чтобы через десять минут опять пройти мимо, давясь победным смехом. От помощи братья отказались назло мне и моему, вероятно и правда ехидному в край, ххихиканию, отвечая на мамины нападки: "Насайнике, мы балконома сама бешельметить, пиццанама делате, начайника!".
На шестом круге моих оскалов пицца была готова, а елка - не очень. Братья попутно созерцали телевизор, ржали и игнорировали мое существование, а я ведь даже с куском пиццы к ним зарулил, намекая на свое сиятельное существование: они были заняты, пытаясь распутать гирлянду (о, этот ежегодный квест), заставить ее работать, и смотрели сериал, прерываясь на смех. Ну, пытался старший, младший играл в конструктор "елочка", все той же страны несуществующей ныне производства. Контруктор этот немногим больше метра ростом, разлаписто-проволочный, собирается по принципу "на штырь сажаем кусочек ствола, сверху четыре ветки, на него еще кусок и так до самого конца". Есть еще шпиль, но его сломали в далекие Н-ные, да и звезда на шпиле не хочет сидеть.
Потом братья ругались, звенели шариками и бубнели по поводу "красиво-не красиво". Елку нарядили, кстати, нормально. Я вам ее завтра даже сфотографирую - сейчас там младший брат вертится и мешает.
Еще они собрали микро-елку и оставили ее на своем шкафу, ее я тоже сфотографирую, там колоритный пластиковый дед мороз рядом притулился.
Снега за окном нет, мандаринов во фруктовой корзинке тоже не видно.
Не пахнет хвоей. Но, в таком празднике как этот, в таком моменте, как сегодня, я точно знаю, что для меня Новый Год - это очень семейный, очень важный праздник. Даже когда мы станем старше и рано или поздно разбежимся, не важно, где и как, а я буду заставлять их ежегодно лицезреть мою рожу и вообще все наши семейные лица, потому что это наша семья.

Я просто очень ценю такие воспоминания. Я часто их вижу, мы часто ругаемся или делаем друг другу больно. Но я люблю старые вещи многие в нашей семье, как саму семью, не потому что мы такие, не за возраст или еще что-то, а за то, что в себе хранят эти вещи.
Перебирая мишуру, я вдруг вспоминаю, что когда ее купили, я только-только выходил из детского в подростковый возраст, и гордо рассекал в ней по дому, намотав, как боа, и хвалился. Мама смеялась, папа фыркал. Братья тоже так таскали.
Елочные шарики, их все меньше - они ломаются порой даже от собственного возраста. Но один я сломал сам, нечаянно и неловко уронив его ребенком. Шар с таким хлопком и свистом разлетелся на миллиарды сияющих осколков, словно создал новый мир вокруг себя, маленький космос, появившийся из большой трагедии для маленького человечка в моем лице - а я немел от восторга, ужаса и испуга, порожденного оглушительным звоном битого стекла.
Однажды была живая елка. Иголки от нее по дому находились до мая. Она пахла вкусно, так вкусно, что меня вело от одного только запаха. Я обожаю леса, я бы хотел свой собственный лес, запах смолы и шишек, новогодние снежные сугробы и терпкий, едва уловимый влажный тон льдинок в воздухе. Когда под этой елкой пряталась коробка с лего и огромный пакет сладостей, я визжал и прыгал вокруг, и братья тоже - у них были такие же.
В этом году нет подарков, но я смотрю на маленькую нашу елочку и вспоминаю год прошлый, как я носился сайгаком по магазинам, когда все уже закрывалось, и бормотал под нос: "серьгимаме" (с кольцом и яркими камнями), "бритвыбратьям" (такие крутые, с вибрацией и наборчиками гелей в подарок). И так по сто кругов, охрана уже даже ставки на меня делала, потому что бегал я то к банкомату, то к магазинчикам, умоляя продавцов не запираться и одать мне вон ту, вон ту и вот эту вещи. И отдавали. А братья не ждали, и были так рады, старший так вообще меня обнял и поцеловал - а он так никогда не делает, на самом деле, а младший меня повертел туда-сюда, я аж стул снес. Я краснел, пищал, мямлил, ну не умею я дарить, чтобы так. Теряюсь вечно, стесняюсь. Подарки для меня всегда сложная вещь, особенно своим.
И таких историй еще много. Как покупал другие подарки и тайком проносил их в дом, тайком вставал в пять утра, бесшумно выползая в коридор "воды попить", а сам хватал скотч и давай клеить упаковки и досыпать потом еще часик до работы. Или когда вдруг заболел, незадолго до праздников, и плыл в сонном мареве жара, наблюдая за возней.

Может быть, для кого-то этот праздник - минутка ненависти. Может, для кого и не праздник, такой же день, как и другие.
А для меня это кола, пусть и вредная, но такая родная с этими грузовичками (а ведь я люблю такие грузовики, на самом деле, всегда любил, даже трансформеров ходил смотреть из-за грузовичка-оптимуса, брат даже шутит, что у меня руки под вождение грузовиков таких заточены - никак я с маленькой вёрткой хендайкой не сроднюсь!).
С музыкой о приходящих праздниках, с огнями - у меня под окнами со стороны трассы деревья украсили гирляндами, и огромный магазин напротив цветет собранием огней.
С минутой, когда куранты, отбивая бег, сольются в хор, смех, песни и звон бокалов, и все мы, вся моя семья - переглянемся, как-то немного настороженно, радостно и до обескураживающего честно улыбаясь, словно только что и впрямь сдвинулась стрелка огромных, невидимых часов, отсчитывающих месяцы и дни жизни в новом календаре.
И тихо, или хрипло, чуть смеясь, друг другу скажем:
- Хэй! С Новым Годом!!!

 Hawaiian Fox, вооу)))) добро пожаловать!

Как 130ый ПЧ - можно попросить у меня текстовый пряник, миник до 500 слов на Ваших условиях

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра